Сочинение на тему
“Любимое место в доме”
“Прихожая – Ухожая”
“Если у вас нету дома...”
(А.Аронов)
У меня есть два самых любимых места: терраса на даче и особенно прихожая дома. О ней я и расскажу.
На вид наша прихожая не очень красивая. Наша кошка Маша ободрала все обои почти до потолка. Было даже такое, что на голову бабушке упала вешалка с шапками, шарфами, куртками и пальто, к счастью, это случилось только два раза.
Нашу прихожую я люблю за то, что через нее я возвращаюсь домой, там стоит телефон, по которому я люблю поговорить, а самые главные две причины – здесь мы встречаем гостей и отсюда торжественно уезжаем на дачу. А еще в прихожей меня встречает любимая кошка, зевает и валяется, как настоящий клоун.
Когда я прихожу из школы, немножко усталый, немножко чумазый, то здесь всегда чувствую тепло и радость. Ведь в гостях (и в школе) хорошо, а дома лучше.
Когда мы ждем гостей, так приятно стоять в прихожей и ждать долгожданных звонков. Когда же гости наконец пришли, то прыгаешь от счастья! Гости снимают пальто и оказываются перед нами во всей красе.
А телефон в прихожей хорош, так как все друзья живут далеко (кто в Кунцево, кто в Ясенево, кто на Красногвардейской, кто в Солнцево), а пообщаться с ними так хочется. Я помню телефоны всех друзей, набираю номер и вот друзья со мной. Но провожу я у телефона мало времени, потому что очень много уроков, особенно по литературе.
И все-таки у такой чудесной прихожей есть и недостатки. Зимой, когда из теплой светлой прихожей надо уходить в школу с огромным грузом на спине, грустно от того, что на улице темно и холодно. Еще хуже, что ПРИхожая в то же время и Ухожая. Вход – это, к несчастью, и выход. Когда гости, хорошо повеселившись, собираются домой, снимают с вешалки свои пальто (на них она еще не падала), так грустно, что хочется плакать. Единственное, что меня утешает, – вскоре через эту же дверь они войдут сюда!!!
Борусяк Кирилл,
ученик 5-го “Б” класса
школы № 57,
г. Москва
Сочинение Кирилла принесла нам его учительница. Дело не в том, что это пример удачной творческой работы и явный показатель хорошего развития речи, хотя это все так, конечно. Важнее другое.
Мы видим наших учеников каждый день, думаем о них постоянно, кажется, знаем их лучше, чем собственных друзей и родственников... Но как редко удается их действительно Увидеть. Потому что у нас работа, бесконечная смена уроков и тем, и детей много, а учитель один. Невольно начинаешь воспринимать в каждом одно-два основных качества, которые нужно учитывать, чтобы нормально провести урок. Вот сидит не Таня, а Старательная Девочка, Которая Часто Плачет. Значит, следует все время помнить, что разговаривать с ней надо осторожно и на что-то можно закрыть глаза – она все равно потом сама доделает. А это не просто Миша, а Очень Медлительный Тугодум, и во время диктанта надо стоять поближе к нему, чтобы повторить ему шепотом предложение лишний раз, – он не успевает. У окна сидит – вы думаете, Валера? – нет, это Ужасно Хулиганистый, но Способный и Обаятельный Мальчишка, и нужно присматривать, чтобы он не увлекся своим “театром одного актера” и не сорвал урок, лучше загрузить его побольше. А в углу зарылась в бумажки Лентяйка, Махнувшая Рукой на Все и на Всех, а Главное – на Себя, нечто бесформенное с сонными глазами. Не мешает, но не учится совершенно и вгоняет в тоску одним своим видом, а одноклассники не прочь над ней поиздеваться. Если удастся увидеть ее заинтересованный взгляд, тем более – улыбку, это удача. Так и живем. Но иногда случится что-то, ребенок скажет, сделает, нарисует, напишет нечто такое...
Как-то после урока ко мне подбежал вернуть мой учебник (своего, как обычно, не было) главный возмутитель спокойствия в седьмом классе, мальчик, похожий на размытое облако, которое получается на фотографии быстро бегущего спортсмена. Он не сидел спокойно ни минуты, не дописывал до конца ни одного упражнения, не давал работать никому в радиусе пяти метров вокруг. В общем, я испытывала облегчение, если его не оказывалось на уроке. Он подбежал, кинул учебник мне на стол и рванул из класса. А я сидела усталая и думала о собственном ребенке, который лежал дома с ангиной. И автоматически сказала парню: “Спасибо, солнышко”, не знаю, кого имея в виду, его или своего сына. Он застыл на месте. Потом медленно вернулся, глядя на меня во все глаза: “Кто я?”. Тут я уже, конечно, опомнилась, улыбнулась и сказала: “Конечно, солнышко. Только немножко буйное”. Он засмеялся и убежал. Вот так вместо Записного Хулигана и Учительского Кошмара я увидела ребенка, которого уже давно-давно никто не называл солнышком.
В другой раз дети пришли с рисования, неся в руках еще не высохшие акварели. Разложили их на столах и пошли обедать. На первой парте сидела девочка, которая всегда казалась мне довольно дурно воспитанной, грубой и даже вульгарной. Она говорила базарным голосом, “с пол-оборота” заводилась на скандал и никаких хороших книжек не читала. На столе лежал ее рисунок – ирис в стакане. Я простояла над ним всю большую перемену. Он был такой нежный, ранимый, абсолютно одинокий, весь светился тайной надеждой на понимание. Почему-то было сразу понятно, что это – автопортрет. Вот тебе и Грубиянка с Дурными Манерами. Потом весь урок я не могла себя заставить на нее посмотреть, почему-то было стыдно.
Красивый, самоуверенный девятиклассник сдал сочинение “Мой день”. Это новенький, пришел с начала четверти. Он всегда прекрасно одет, держится очень взросло и обычно отказывается от многочисленных приглашений на вечеринки, сопровождая отказ ироничными шуточками. Учится неплохо, но сочинения сдает с опозданием и на уроках частенько зевает. Скучно ему, видите ли, есть дела поважнее. Дома читаю сочинение. Живет мальчик с матерью и семилетней сестрой. Чтобы прокормить семью, мать подалась в челноки и подолгу отсутствует (понятно, откуда хорошая одежда). Так вот, день у него такой: встает в полседьмого, поднимает сестру, собирает и отводит в школу рядом с домом, потом едет в свою школу, после уроков сестру забирает с продленки, отводит на музыку (три раза в неделю), потом кормит ужином и помогает сделать уроки. Никуда вечерами не ходит, потому что девочка боится оставаться одна. Вечером, уложив ее спать, делает свои уроки. А еще готовит и гладит себе и ей одежду. Когда мать дома, он тоже мало куда ходит – отсыпается и подтягивает хвосты вроде сочинений. Словом, типичный образ жизни Самовлюбленного Эгоистичного Холеного Маменькиного Сыночка.
Вот так иногда увидишь все происходящее совсем другими глазами – глазами своего ученика. И его самого вдруг увидишь сквозь роль, которую ты сам ему назначил. Вот и мальчик Кирилл поразил – поразил давно забытой нами способностью воспринимать мир во всех подробностях и одушевлять буквально все. Мы входим в ту же прихожую и видим: обувь разбросана, половик пора стирать, собака дверь исцарапала. А для ребенка это Вход в Дом, мамина улыбка, папино “Привет!”, вертящийся хвост щенка, блаженное тепло и запах пирога из кухни. А мы-то все о половиках...
Как хорошо, что дети пишут сочинения, рисуют акварели и подходят к нам на переменах! Ведь они такие... незнакомые...
Прогулка по Москве
во времена наших прадедушек и прабабушек
Елена Сморгунова Попробуем вернуться на сто лет назад и прогуляться по московским улицам. Посмотрим, какой была тогда Москва, и сравним: что нового в нашем городе, а что сохранилось от того давнего времени. И что для нас особенно интересно – как изменились или, быть может, сохранились московские названия.
И вот – из современной столицы, которой уже 850 лет, перенесемся в тот город, что был на 100 лет моложе. Начнем нашу прогулку где-нибудь в центре. Встанем, например, у Москворецкого моста. Погода теплая, как сейчас, – середина лета. Но наш современный календарь ушел вперед на 12 дней: в той, столетней давности Москве, еще только...
Мы стоим на Москворецком мосту – он сохранил свое название – и любуемся панорамой Кремля. Все как будто бы знакомо и одновременно незнакомо. Прежде всего сам мост, на котором мы стоим.
Это не современный мост, длинный и широкий красавец, перекрывающий не только Москву-реку, но и обе набережные. Этот мост низкий, на двух быках, вровень с набережной. И расположен он чуть ниже по течению.
Москва-река мелкая, ее уровень на несколько метров ниже нам привычного. Городского водопровода нет, горожане берут воду из реки, и мы, стоя на мосту, видим, как по пологим берегам, стегая лошадей, поднимаются от реки водовозы с бочками. Вода выплескивается из бочек, вся дорога мокрая, потому и лошади поднимаются от реки с трудом.
Кремль привычный: те же стены и башни, но по сравнению с современными они кажутся старыми и обветшавшими. Вот соборы, Большой кремлевский дворец. Но, конечно, нет еще Кремлевского театра – вместо него несколько низких монастырских зданий, нет Кремлевского дворца съездов, который мы с детства знаем по новогодним елкам. Тогда, сто лет назад, невозможно было бы себе представить, чтобы на две недели, в зимние школьные каникулы, детвора заполняла Кремль и его площади.
В Кремль можно войти свободно или даже проехать на извозчике. Только перед Святыми церквами нужно снять шляпу. На Кремлевских башнях вместо наших рубиновых звезд – железные двуглавые орлы.
От Москворецкого моста к Красной площади ведет узкая и кривая Москворецкая улица. Она вся слеплена из двухэтажных и трехэтажных домов, иногда с мезонинами, все фасады обильно украшены торговыми вывесками. На улице стоит церковь Николы Москворецкого, и в самом конце улицы – часовня. Против часовни еще сохраняются остатки китайгородской стены. Между этой стеной и Кремлевской – спуск на набережную. По нему на старый Москворецкий мост идут трамваи.
История улицы начинается с XV века. Улица появилась как съезд с Красной площади на мост и не была обстроена по сторонам. Через сто лет здесь, в стене Китай-города, построили Водяные (помните, водовозов на реке!), или Москворецкие, ворота. Башни ворот были шириной в 23 метра – такой и была ширина улицы.
Поднимаясь по тесной, заполненной пешеходами и экипажами Москворецкой улице, мы видим собор Василия Блаженного и вступаем на Красную площадь.
Кроме собора, Лобного места и Кремлевской стены с башнями, нет ни одного знакомого сооружения. Нет привычного нам ГУМа, хотя на его месте тоже торговые ряды – длинное здание с колоннадами и арками. Там, где теперь Исторический музей – большой белый дом с башней. Памятник Минину и Пожарскому стоит в центре торговых рядов, напротив Сенатской башни Кремля. Справа и слева от него раскинулась стоянка извозчиков. Красная площадь замощена булыжником и вся заполнена народом. Много богомольцев и нищих. Торговцы с лотками на голове или с ящиками на ремне, перекинутом через плечо. Просто зеваки и бродяги. Со всех сторон крики: “Гри-бы, грибочки соленые!”, “А вот пирожки: с мясом, с перцем, с собачьим сердцем!”, “Кому яблочки моченые?”, “Покупай калачи – как огонь горячи!”, “Ап-п-пельсины, лимоны!..”
В галереях торговых рядов приказчики перекрикивают друг друга, расхваливая свой товар, тянут прохожих за рукав внутрь лавок: “Пожалуйста, почтеннейший, зайдите – не пожалеете!”, “Сударь, сделайте ваше одолжение – взгляните-с”.
На вас едва не наехал странный экипаж на высоких рессорах. Спереди он узкий, а сзади широкий, чем-то похож на гитару, положенную на колеса. Седоки сидят по сторонам, спиной друг к другу. Это извозчичья пролетка. Транспорт в Москве только конный. Извозчикам приказано держаться правой стороны улицы, но не больно-то заметно, чтобы правило исполнялось.
Становится жарко. Современные москвичи в такое время года ходят в легкой одежде, с открытым воротом и без головного убора. В Москве столетней давности одежда удивляет сложностью: руки выше кистей не обнажаются, юбки у женщин до пят, на головах – шляпы, шляпки, чепцы. У мужчин – шляпы, шапки и картузы. Простоволосыми ходить не принято. Состоятельные дамы и мужчины носят перчатки.
В проезде Исторического музея, тогда называвшемся Воскресенским, справа и слева находятся “присутственные места”, и здесь публика иная. К канцеляриям то и дело подъезжают кареты. Вот выходит важный мужчина в мундире, расшитом золотом. Лакей расталкивает толпу, освобождая проход. А вот скромный чиновник с портфелем.
В Воскресенских воротах две узкие арки. Специального прохода для пешеходов нет. Для безопасности нужно идти за экипажами. По другую сторону ворот, между арками, видна знаменитая часовня с иконой Иверской Божьей матери. Всякий приезжающий в Москву по делам – чиновник, студент или провинциальный купец – непременно посещал Иверскую часовню. Торцом к Воскресенским воротам стоит здание Городской думы. Река Неглинка уже не течет поперек проезда, как было еще в середине века, а заперта в подземную трубу, как в современной Москве.
От Иверской мы выходим на Воскресенскую площадь – теперь это площадь Революции. Слева красуется знаменитой резной решеткой Александровский сад. Перед Манежем нет никакой площади. На ее месте кварталы мелких строений, за ними виднеются два университетских здания. У проезда стоит каменная лавка, торгующая свечами, а напротив – двухэтажное здание с длинной вывеской “Московский трактир”. И только угловое здание на теперешней Театральной площади еще осталось. Ему мы радуемся как старому знакомому!
На Театральной площади высится здание Большого театра. Оно выкрашено в непривычный для нас коричневый цвет, зато рядом справа, как и теперь, желтеет Малый театр. А остальных домов не узнать, их много, они низенькие. На месте Детского театра – “Трактир Басова”. Там, где когда-то было Стереокино с памятной всем картиной “Машина 22-12”, находится Сенатская типография, а место “Метрополя” занимают гостиница и бани Челышева. На площади нет скверов: вся середина огорожена канатами на столбиках; это плац-парад, где производятся смотры войск. Большую часть года плац пустует. Но соседний продуктовый рынок всегда полон народу. Знакомый фонтан с мальчиками, в наше время отреставрированный, тогда, в той Москве, был водоразбором, или, как теперь сказали бы, колонкой. Длинная очередь с ведрами тянется за чистой мытищинской водой. Все жители центра города пользуются этим фонтаном. Домашние водопроводы только у немногих.
Слева от Театральной площади раскинулся Охотный ряд, заполненный лавками с мясом, рыбой и зеленью. Раньше тут торговали и книгами, и стопками бумаги для письма.
Мы проходим мимо Малого театра. Где же памятник Александру Николаевичу Островскому? Его еще нет. Александр Николаевич жив, в полном расцвете творческих сил, пьесы его идут в театре чуть ли не каждую неделю. Вот и афишные тумбы с репертуаром театра. Справа от Большого театра, на Петровке, стоит богато отделанный дом Эйхлера с бесчисленными магазинными вывесками. В главном зале дома играет “Театр-цирк” и устраиваются выставки.Наконец мы попали на Кузнецкий мост. Это длинная и нарядная улица, на которой никакого моста нет, он сохранился только в названии. Дома невысокие, и некоторые нам знакомы. Например, дом между улицами Петровка и Неглинная. Здесь была гостиница “Франция” с известным на всю Москву поваром. На другом углу Неглинной еще один знакомый дом, доживший до наших дней.
Вся улица полна движения: много карет, по тротуарам идет нарядная публика. Вывески повсюду преимущественно иностранные, необразованный человек и не поймет, что где продается. Кажется, вся Европа торгует на Кузнецком мосту. Голландский магазин предлагает приданое для невест и свадебные корзины, а рядом последний крик дамской моды – треугольные шляпки. Итальянский магазин торгует картинами, гравюрами, литографиями. Заведение “Город Лион” выставляет шелка и ковровые шали. Из музыкального магазина вышла нарядная дама с нотами в руках. Книготорговец Глазунов предлагает на выбор новейшие романы Тургенева, стихи Гейне в переводах русских поэтов, песни Беранже в переводе Курочкина; из Петербурга только что получены очередные номера толстых журналов. В “Русском вестнике” уже напечатан роман Ф.М. Достоевского “Преступление и наказание”; на книжной полке находим “Тысяча восемьсот пятый год” Льва Толстого – начало романа “Война и мир”. Есть и некоторые новинки на любителя: “Счастливый игрок во все карточные игры”, “Миллион анекдотов, каламбуров, острот, шуток и глупостей”.
На Петровке и в Столешниках магазины тесно прижаты друг к другу, в первых этажах – только витрины. Публика делает здесь свои покупки, хотя, как пишет газета, “в иностранных магазинах берут за товары вдвое и втрое настоящей их стоимости”.
А не заблудимся ли мы с вами в той Москве? В центре – вряд ли, улицы в основном остались те же, а ориентирами будут те постройки, что дожили до наших дней. Внутри Садового кольца примерно каждый десятый дом (до недавних массовых сносов старой застройки) был столетнего возраста, сохранялись и большие долгожители. Интересно, а что напишут про современную Москву наши правнуки в конце следующего века?!
