М.О. Смирнов
Неизвестный Набоков
Господин Набоков обучает русскому
На протяжении почти всей своей жизни в США (а это около двадцати лет) В.В. Набоков преподавал русский язык и литературу (русскую и европейскую) в американских учебных заведениях. Получить работу было нелегко. Нередко в его письмах встречаются такие пассажи: «Смешно – знать русский лучше, чем кто бы то ни было – по крайней мере в Америке, – и английский лучше, чем любой русский в Америке, – и испытывать такие трудности в поисках преподавательской работы». В 1941–1948 гг. Набоков ведет занятия в женском колледже в Уэлсли, небольшом городе вблизи Бостона. В местном журнале «Уэлсли мэгэзин» в 40-е годы было опубликовано несколько статей Набокова, ускользнувших от внимания всех набоковедов. В статьях высказаны соображения писателя о русском языке, русской литературе, методах их преподавания. По его мнению, «хорошо, что американские студенты изучают русский язык, русскую литературу, историю и философию, и не только потому, что в наше время все нации становятся близкими соседями, но и потому, что изучение русского языка и литературы предоставляет единственную возможность старательному студенту безгранично расширить свой интеллектуальный горизонт»1. Существуют два основных стимула, считает Набоков, в силу которых люди изучают иностранные языки. Во-первых, с намерением использовать знание языка на практике – в бизнесе, путешествиях, политике. Другая цель – возможность читать в подлиннике литературные шедевры на языке оригинала. Одно исключает другое, полагает Набоков, то есть должен быть скорее выбор между этими двумя мотивами постижения незнакомого языка, а не их комбинация.
В этой же статье – «Русский язык как учебный предмет» – он с сожалением отмечает: «В настоящее время русский язык изучают главным образом не для того, чтобы наслаждаться изысканным стилем, каким написаны «Мертвые души» или «Анна Каренина». Мы хотим лучше понять русских или потому, что испытываем к ним дружеские чувства, или потому, что боимся их. Нас скорее одолевает желание узнать, что Сталин думает о войне, чем что о ней думал Толстой»2.
Набоков пишет, что даже после двухгодичного курса, пожалуй, лишь один студент из десяти обладает достаточными лингвистическими способностями и настойчивостью, чтобы научиться говорить по-русски и понимать русскую речь, так как трех учебных часов в неделю (именно столько отводилось в Уэлсли на этот предмет) явно недостаточно, чтобы овладеть столь трудным языком. Для американского студента трудности заключались и в незнакомом алфавите, и в десяти гласных буквах, девять из которых довольно тяжело, а одну исключительно трудно правильно озвучить, и в непредсказуемых ударениях, и в очень запутанной грамматике, и в словаре, где для англоговорящих нет никаких ориентиров. По мнению В.Набокова, каждый урок грамматики и перевода должен сопровождаться одним часом разговора на русском.
Среди набоковских высказываний о литературе кажется особенно примечательным следующее: «Одна из величайших в мире литератур была создана в России между 1820 и 1920 гг., и лишь незначительная ее часть существует в достаточно приемлемом для читателя английском переводе. Ни в какой другой литературе шедевры не обусловлены особым сочетанием индивидуального стиля писателя и содержания, характерного для этого же автора. В этом одна из причин, по которой образованные американцы должны усваивать эти сокровища и включать их в свой интеллектуальный багаж, тем самым приобщаясь к духовному богатству целой нации. С другой стороны, совершенствование в русском языке, насыщенном особенностями, неизвестными германским и романским языкам, позволяет студентам четче и короче формулировать их мысли, расширяет границы их воображения»3.
Уникальное свойство русской литературы,
согласно Набокову, состоит в том, что она «несет
правду и создана воображением, управляемым
поисками истины». Это оказывает
облагораживающее влияние на всю мировую
литературу. Кстати, по воспоминаниям Х.Грин,
учившейся в то время в Уэлсли, слова правда и истина
Набоков произносил в английской речи по-русски,
видимо, считая их непереводимыми. Эта студентка
запомнила его слова: «русская истина не очень
приятный спутник: это не каждодневная правда, а
воистину бессмертная Истина, которая есть сама
душа всего того, что истинно. И если Истину
удается отыскать, она придает творческому
воображению блеск и величие... Ни один писатель не
сумел так сочетать творческую истину и образы
людей, как это сделал
Толстой в «Войне и мире». Сам Толстой в этой книге
невидим. Подобно Богу, он везде и нигде»4.
Эта особенность русской литературы, заканчивает Набоков свою статью, побуждает изучающих русский язык знакомиться с шедеврами нашей литературы в оригинале, что, в свою очередь, требует хорошего знания языка...
Как иронически замечено в набоковском «Пинине», в то время в Америке учили не иностранному языку, а «методике обучения других людей преподаванию методики преподавания языка; эта методика... уже перестала быть средством рациональной навигации в лингвистическом море». И Набоков вырабатывает собственное средство. Его способ преподавания был весьма радикальным для того времени: он просто бросал своих студентов в глубокие воды русского языка, рассказывая им что-то или приводя отрывок из русской прозы и не заботясь о том, что они едва ли это понимают. Был ли это прообраз «метода погружения»? Во всяком случае в цитировавшейся статье из «Уэлсли мэгэзин» за февраль 1948 г. он пишет об «интенсивном изучении русского языка».
Подробнее о своем подходе к обучению русскому языку писатель рассказывал тремя годами раньше – в апрельском номере «Уэлсли мэгэзин» за 1945 год. По его мнению, существует два основных способа изучить иностранный язык, в частности русский: во-первых, быстро схватывая незнакомые слова и фразы, а во-вторых, углубленно изучая язык. Для первого нужно иметь хорошую слуховую память и русское языковое окружение. После года-двух занятий таким образом научаются живой разговорной речи (правда, синтаксически не всегда правильной), но не способны читать или писать. Второй способ требует от учащихся большего упорства, но он более надежен, так как основывается на кропотливом изучении «анатомии языка», то есть грамматики. Те, для кого английский –родной язык, считает Набоков, являются прирожденными лингвистами, но они, по несчастью, обычно не используют свой дар, тогда как русские лишены этой способности к языкам, но пытаются овладеть незнакомым языком, так сказать, нахрапом, в ложном предположении, что все иностранные языки проще, чем русский.
Перед тем как провести «прирожденного лингвиста», спотыкающегося на каждом шагу, через лабиринт русской грамматики, Набоков полагает необходимым сообщить ему о трудностях нашего языка. Во-первых, русские гласные звучат совсем не так, как английские. Во-вторых, характерной чертой русского является то, что слова в нем изменяют свои окончания сообразно лицу, числу, времени и падежу. Набоков образно сравнивает такие изменения окончаний в русских существительных с замещением последнего пассажирского вагона вагоном-рестораном, или служебным вагоном, или удлинением состава, или потерей большей части поезда где-то в темном тоннеле. Такие изменения сами по себе просты, но, будучи многочисленны, должны изучаться с большим старанием во избежание грубых ошибок. Собственно, первый курс русского языка посвящается постижению флексий и префиксов, и какой бы отчаянно непредсказуемой ни казалась русская грамматика, овладение ею вполне возможно. Набоков отрицательно высказывается об упрощенческих методиках преподавания русского языка: «Не следует бояться напрягать свой мозг в полную силу. Хлеб знания не подается нарезанным аккуратными ломтями. Вместо этого приходится с трудом продвигаться бодрящим утром по усеянной камнями дороге»5. Далее он пишет, что, не считая тоталитарных режимов, самое отвратительное порождение нашего времени – это Basic English (упрощенный английский, содержащий 850 слов).
С самого начала занятий русской грамматикой нужно пытаться трансформировать английские фразы на русский лад. Не надо непременно заставлять студентов заучивать списки нужных слов: они и так запомнят слова, которыми пользуются в своих упражнениях. Анатомия должна предшествовать систематике, и важнее знать изменения слов во фразе, чем усвоить, как нужно сказать по-русски good-bye или good morning. «Мне бы хотелось, – добавляет Набоков, – чтобы студенты наслаждались извивами моих русских фраз, постигали дух игры слов с беспристрастием истинных натуралистов, а отнюдь не с жадностью собирателей слов»6. Такой метод изучения русского языка оправдывал себя. Х.Грин пишет в своих воспоминаниях: «Он (Набоков. – М.С.) вернул мне страсть к чтению», – и добавляет, что когда она кончила читать «Войну и мир», то «бросила книгу на пол, а сама упала на нее и плакала, прижавшись к ней лицом. Я плакала от самой книги и оттого, что она уже дочитана и мне придется возвращаться в реальную жизнь»7.
Высшего пика русской грамматики, по мнению Набокова, студент достигает, когда улавливает изменения в смысле глагола, меняющего префикс. Он приводит пятнадцать русских глаголов, отличающихся префиксами (от говорить), в которых насчитывает двадцать один оттенок смысла. К тому же десять из этих глаголов имеют возвратные формы, меняющие в неожиданном направлении их значения, причем этих новых значений может быть не одно, а больше. Этот калейдоскоп форм и значений представляет собой наибольшую трудность в постижении русской грамматики иностранцами, а также является одной из сильных сторон нашего языка. Интересно сопоставить это рассуждение Набокова с мнением А.И. Солженицына о причинах оскудения современного русского языка: «мало использовалось преображение глаголов приставками»8. Предложенное Солженицыным словарное расширение нашего языка в значительной степени основано как раз на осторожном введении в широкое обращение таких преображенных слов.
Уже будучи всемирно известным, Набоков ответил на вопрос о сравнительной характеристике русского и английского языков. По мнению писателя9, английский язык более пригоден для образования технических терминов, а также для выражения анатомических и биологических понятий, в частности, относящихся к сфере интимных отношений. Напротив, русский язык превосходит английский в передаче оттенков эмоций, а также движений и жестов (в значительной степени благодаря описанной выше изменчивости русских глаголов).
1. V.Nabokov. The Place of Russian Studies in the Curriculum. // The Wellesley Magazine. Febr. 1948. P. 179.
2. Ibid. P. 179–180.
3. The Wellesley Magazine. Febr. 1948. P. 180.
4. Х.Грин. Мистер Набоков. В кн.: «В.В. Набоков: pro et contra». СПб.: РХГИ, 1997. С. 208–209.
5. V.Nabokov. On Learning Russian. // The Wellesley Magazine. April 1945. P. 192
6. Ibid.
7. Х.Грин. Мистер Набоков. В кн.: В.В. Набоков: pro et contra. СПб.: РХГИ, 1997. С. 210.
8. Не обычай дегтем щи белить, на то сметана // Лит. газета, 4.09. 1965 г.
9. Vladimir Nabokov. Strong Opinions. 1973, № 9, P. 36.