ВСПОМИНАЯ УЧИТЕЛЯ...

Н.ЙОТ

16 октября исполняется 100 лет со дня рождения А.А. РЕФОРМАТСКОГО, и мы рады поводу снова вернуться к разговору об этом замечательном ученом и человеке.
Сегодня наши публикации начинаются с воспоминаний для готовящегося юбилейного сборника ученицы
А.А. Реформатского Н.А. ЕСЬКОВОЙ. Воспоминания печатаются с некоторыми сокращениями.

Берясь за эту ответственную тему, я испытываю естественную робость. Я располагаю главным образом оставшимся в памяти, а в памяти остаются не столько точные факты, сколько впечатления...

Начать придется все-таки с себя. Моя «научная автобиография» должна начинаться так: «Мне повезло: я не попала в университет». Не попала потому, что, к счастью, у меня была серебряная медаль, не выдержавшая конкуренции с золотыми, но давшая возможность без экзаменов поступить в Московский городской педагогический институт им. Потемкина. Этот институт был выбран потому, что готовил учителей для школ Москвы; о более существенных достоинствах этого учебного заведения я тогда не подозревала. Как не подозревала и о существовании науки, которая единственная оправдывала поступление на литературный факультет «абитуриентки» с математическими склонностями, не умевшей писать сочинения.

Московский городской педагогический институт им. В.П.  Потемкина был в те годы (достаточно мрачные) хорошим вузом. Сама я могу судить только о факультете русского языка и литературы (но приходилось слышать похвальные оценки и других факультетов). Особенно славилась кафедра русского языка. Я уже не застала то время, когда ею руководил Р.И.  Аванесов. Уже не было в живых Г.О.  Винокура (он умер весной в год моего поступления). Но у нас читали современный русский язык и исторические курсы А.Б.  Шапиро, Н.А.  Янко-Триницкая, И.А.  Оссовецкий, И.С.  Ильинская, Л.Н.  Шатерникова и – для меня самое главное – введение в языковедение читал Александр Александрович Реформатский.

День, когда я услышала его первую лекцию, – один из значительнейших в моей жизни (это был скорее всего первый четверг сентября 1947 г.). Впоследствии я сравнивала это событие по силе впечатления еще с двумя: с первой лекцией С.М.  Бонди и с первым концертом Святослава Рихтера (что передано не вполне точно – у Н.И.  Ильиной в ее очерке-воспоминаниях «Реформатский»).

Лекторское мастерство – лишь одна «составляющая» в этом впечатлении. Мне хочется сразу сравнить это качество у двух блестящих лекторов (и моих Наставников в студенческие годы). Трудно найти два других случая столь по-разному проявляющегося лекторского мастерства.

Сергей Михайлович Бонди как будто изо всех сил старался скрыть свое мастерство лектора, сделать так, чтобы оно прикинулось как бы не-мастерством. Он говорил негладко, сбивчиво, импровизационно, что не мешало завороженно слушать его.

Лекторское мастерство А.А.   Реформатского себя не скрывало. Оно было отточенным, отделанным во всех деталях. И при этом лекция носила характер непринужденного разговора.

Важной составной частью было впечатление от качества его русской речи. Мне не приходилось слышать лучшего «носителя» русского литературного языка, не приходилось встречаться с таким сочетанием «образцовости» с полной свободой и раскованностью, с полным отсутствием «рафинированности». Меня хорошо поймут хоть раз слышавшие Реформатского. А чтобы поняли те, кому такое счастье не выпало, давно бы пора выпустить пластинку с записями выступлений Реформатского в серии «Учитесь говорить по-русски». Среди записей есть великолепные, у А.А. был «фоногеничный» голос.

И сильнейшей частью первого впечатления было ощущение соприкосновения с высочайшей культурой, идущей от всей русской культурной традиции. Да, нашему поколению еще посчастливилось воспринять старую культуру «из первых рук».

Это сразу возникавшее впечатление впоследствии все глубже осмыслялось. И дело было не столько в отдельных моментах (в том, например, что – в те годы! – А.А. цитировал «Слово» Гумилева), сколько в том, что он воплощал эту культуру всем своим существом, всем своим обликом.

Содержание лекций Реформатского в существенных моментах расходилось с тем, чему «полагалось» тогда учить студентов. Он сразу объявлял о своем неприятии «нового учения о языке» академика Марра и приверженности идеям Фердинанда де Соссюра. Одна моя однокурсница через много лет с юмором вспоминала, что, идя на экзамен к А.А., «думала, что Марр – англичанин» (т.е. она умудрилась никогда не слышать о существовании такого советского ученого, и лекции по «введению» ее не просветили).

Нашему курсу посчастливилось слушать А.А. сразу после выхода его учебника «Введение в языковедение». Можно было наслаждаться лекциями, не записывая их. Этот учебник переиздавался в значительно расширенном виде три раза при жизни А.А., а в 1996 г. вышло 5-е издание, отчасти обновленное, под научной редакцией и с содержательным предисловием его верного ученика
В.А.  Виноградова. Но я больше всего люблю первую маленькую книжку, которая читается почти как художественный текст.

Учебник был сразу подвергнут жестокой критике, и нам, студентам, довелось слышать ответы автора на выдвинутые обвинения. Ничем принципиально важным А.А. не поступился; помню, что очень охотно он признавал справедливость обвинения в «объективизме» (существовал тогда такой смертный грех). Его ответы, как и ответы С.М.   Бонди на таких «публичных действах», преподали нам замечательный нравственный урок честности и бескомпромиссности.

Вот отдельные отрывочные воспоминания о лекциях.

Объясняя, что такое речевое дыхание (один вдох с постепенными речевыми выдохами), и отмечая, что дети еще не владеют этим процессом, А.А. добавлял: «Вот на этом основан ринозеленизм».

Изменение вкусов на имена иллюстрировал «семейными» примерами: между сыном и дочерью разница в 17 лет, сын – Игорь (была мода на древнерусские имена), «а дочь – просто Машка».

Статья дается в сокращении.