ГОД РЕФОРМАТСКОГО

Столетие со дня рождения Александра Александровича Реформатского уже позади (см. «Русский язык» № 40, 45/2000, 1/2001). Но мы вновь и вновь возвращаемся к нему, к его научным идеям, педагогическому опыту, человеческому облику.
Личность Реформатского не менее притягательна, чем его книги. Обычное представление о выдающемся ученом – сознательное самоограничение ради науки, замкнутость, жесткий распорядок труда и отдыха, рафинированность пристрастий и интересов – напрочь неприменимо к Александру Александровичу. «От земли его не оторвать. <...> Основная черта А.А. Реформатского – жизнелюбие», – писал в канун 75-летия Александра Александровича его ученик, известный лингвист В.П. Григорьев.
Среди многих разнонаправленных интересов и страстей Александра Александровича – русская классическая проза и... ружейная охота. На их пересечении родилось то радиовыступление, которое мы публикуем сегодня. Перед нами – чудесная прозаическая миниатюра, продолжающая традиции С.Т. Аксакова, И.С. Тургенева, М.М. Пришвина (с которым Реформатский был хорошо знаком). И одновременно – глубоко продуманное учительное обращение к детям, исподволь знакомящее их с географией родного края, с богатством животного мира.
Миниатюру Реформатского можно предложить для изложения. Пусть ученики подумают, как сказались здесь профессиональный слух ученого и наметанный глаз охотника. Но, может быть, лучше всего просто почитать ее про себя и наедине с собой. И, вспомнив, что произнесено это было меньше чем через год после окончания страшной войны, подивиться жизнелюбию Александра Александровича и еще раз поучиться у него.

С.Г.

А.Реформатский выступает в радиопередаче
"Пионерская зорька" 26 апредя 1946 года

ЧУФЫКАНЬЕ

Совсем недалеко от Москвы, в 53 километрах, есть замечательные места, где и природа, и история, и техника одинаково интересны и привлекательны. Это
Влахернская, недалеко от Дмитрова. Направо от железной дороги, на пригорке, Влахернский монастырь, а за ним протянулась трасса канала Волга – Москва. Как раз под Влахернской канал входит в русло реки Яхромы, в которую тут же впадают мелководная серебристая речка Икша и бурливая Волгуша.
Район Дмитрова, старинного русского города с крепостным валом и остатками старой крепости, – очень живописное место. Здесь проходит так называемая Клинско-Дмитровская гряда – часть Валдайской возвышенности – цепь холмов, пересеченных долинами и речками.
Налево от Влахернской дорога сразу же ведет мимо дубовой рощи в гору к деревне Целеево, откуда открывается широкий горизонт на всю долину, где Волгуша, Икша, Яхрома и подчинивший себе их воды канал прорезают светлыми лентами перелески и холмы. За Целеевом идет лес до самой Волгуши, а за ней у деревни Парамоново большой обрыв и мельница. Тут начинаются замечательные охотничьи места.
В свое время я каждую субботу, окончив работу, садился в поезд на Савеловском вокзале и направлялся в любимые места. Что стоит пройти пять-шесть километров пешком и сразу оказаться в диком лесу, где осенью в зарослях на ручье со странным названием Кулбыж найдешь и уток, и рябчиков, где по снегу так интересно распутывать заячий след, ведущий из осинника, где зайцы жируют, то есть лакомятся осиновой корой, где знаменитое Языковское болото, редко замерзающее зимой. И Кулбыж, и Волгуша вьются по оврагам, поросшим еловым, березовым и осиновым лесом. Когда я перечитываю «Домино» – рассказ про лисицу Сетона-Томпсона, я всегда представляю себе эти овражистые влахернские места.
Весной особенно хорошо здесь: мутная бурная река клокочет на поворотах и в узких проходах и тащит неудержимым потокам палки, солому, старую ветошь – все, что зацепит на своем пути жадная вода. В глубокие бочаги заходит рыба – щука, окунь, а под корягами найдешь и налима.
Зайцы линяют и прячутся весной. Зато в полном разгаре птичье царство. К вечеру лес затихает, и вдруг тишину прорежет такое волнующее хрюканье вальдшнепа: один за другим они тянут через вырубки к опушке крупного леса. В болоте надрывается самка бекаса, а где-то невидимо в воздухе блеет над ней барашком сам бекас, то подымаясь, то комком опускаясь вниз.
Как интересен в сумерках «разговор» с тетеревом. Он: «Чу-ффы-шш» – и я ему в ответ: «Чу-ффы-шш...»; и он понимает и опять отвечает и подлетает все ближе и ближе.
Но, пожалуй, еще лучше утром, когда по-темному сядешь в шалаш из еловых лап и, поеживаясь от заморозка, напряженно слушаешь тишину. Вдруг хлопанье крыльев и знакомое – «Чу-ффы-шш». Вылетели. Отвечаешь и переговариваешься. Иной раз тетерев умудрится сесть на самый шалаш. Вот когда страшно пошевельнуться, но еще темно, и виден только силуэт сильной и смелой птицы. С первыми лучами солнца тетерева сходятся среди пеньков на вырубке перед шалашом, воркуя и курлыкая, и красуются друг перед другом, распушив хвост, напрягая шею и крылья... Вот началась драка; они прыгают, стукаясь грудь в грудь, уже так светло, что различаешь красные брови, белое подхвостье, синий отлив перьев на шее. Где-то в болоте кричат журавли; пролетит, крякая, селезень, протянет одинокий вальдшнеп. В опушке шумят дрозды, скворцы и другие мелкие птицы. Весь лес звенит от птичьих песен...
Дмитровский край богат и птицей, и зверем: весной и осенью здесь гостят пролетом гуси и чайки; сюда и лоси забредают; здесь и волки держатся, а о лисах, барсуках, белках и говорить нечего. Был на Кулбыже как-то убит медведь, и чучело его стоит до сих пор в Дмитровском музее.
Во все времена года бывал я под Влахернской – охотился, натаскивал собак или просто бродил по лесу, и каждый раз думал: до чего же хороша наша русская природа!

Публикация М.А. РЕФОРМАТСКОЙ