Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Русский язык»Содержание №10/2005

СЛОВО ВОЙНЫ

Вступление, составление и послесловие
С.ГИНДИНА


Сегодняшней подборкой – оплакиванием и прославлением погибших – мы пока заканчиваем нашу рубрику «Слово войны», введенную в ознаменование 60-летия Победы. Многих тем мы не успели коснуться, не охваченными остались и многие речевые жанры, развившиеся в войну или в связи с ней, например, письма с фронта, военные дневники...
Все же надеемся, что материалы этой рубрики хоть в малой степени стали для вас подспорьем в освещении военной темы на уроках русского языка и словесности (значению этой работы и ее методике еще раньше была посвящена специальная статья, см. «Русский язык», № 23/2004).
Ну а что касается пропусков... «Война участвует во мне», – писал в конце жизни Юрий Левитанский. Участвует она и во всех нас – как исторический урок и моральный пример, как завет стойкости и единения. И, значит, нам предстоит снова обращаться к ней в будущих номерах вне зависимости от круглых дат и юбилейных кампаний.

Вспоминая павших

Бессмертие

Бессмертие

Александр ТВАРДОВСКИЙ

ДВЕ СТРОЧКИ

Из записной потертой книжки
Две строчки о бойце-парнишке,
Что был в сороковом году
Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело
По-детски маленькое тело.
Шинель ко льду мороз прижал,
Далеко шапка отлетела.

Казалось, мальчик не лежал,
А все еще бегом бежал,
Да лед за полу придержал...

Среди большой войны жестокой,
С чего – ума не приложу, –
Мне жалко той судьбы далекой,
Как будто мертвый, одинокий,
Как будто это я лежу,
Примерзший, маленький, убитый
На той войне незнаменитой,
Забытый, маленький, лежу.

1943

Михаил ИСАКОВСКИЙ

ВРАГИ СОЖГЛИ РОДНУЮ ХАТУ...

Враги сожгли родную хату.
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?

Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.

Стоит солдат – и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,
Героя – мужа своего.

Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол, –
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел...»

Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.

Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.

«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.

Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам...»
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.

Он пил – солдат, слуга народа –
И с болью в сердце говорил:
«Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил...»

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.

К поэме Ю.Марцинкявичюса «Кровь и пепел»

К поэме Ю.Марцинкявичюса «Кровь и пепел»

Анна АХМАТОВА

ПОБЕДИТЕЛЯМ

Сзади Нарвские были ворота,
Впереди была только смерть...
Так советская шла пехота
Прямо в желтые жерла «Берт».
Вот о вас и напишут книжки:
«Жизнь свою за други своя»,
Незатейливые парнишки –
Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки, –
Внуки, братики, сыновья!

29 февраля 1944
Ташкент

Ольга БЕРГГОЛЬЦ

Из поэмы «ПАМЯТИ ЗАЩИТНИКОВ»

...Как одинок убитый человек
на поле боя, стихшем и морозном.
Кто б ни пришел к нему,
кто ни придет –
ему теперь все будет поздно, поздно.

Еще мгновенье, может быть, назад
он ждал родных, в такое чудо веря...
Теперь лежит – всеобщий сын и брат,
пока что не опознанный солдат,
пока одной лишь Родины потеря.

Еще не плачут близкие в дому,
еще, приказу вечером внимая,
никто не слышит и не понимает,
что ведь уже о нем,
уже к нему
обращены от имени Державы
прощальные слова любви и вечной славы.

Судьба щадит перед ударом нас,
мудрей, наверно, не смогли бы люди...
А он –
он отдан Родине сейчас,
она одна сегодня с ним пробудет.

Единственная мать, сестра, вдова,
единственные заявив права, –
всю ночь пробудет у сыновних ног
земля распластанная,
тьма ночная,
одна за всех горюя, плача, зная,
что сын –
непоправимо одинок.

–––––

Мертвый, мертвый...
Он лежит и слышит
все, что недоступно нам, живым:
слышит – ветер облако колышет,
высоко идущее над ним.

Слышит все, что движется без шума,
что молчит и дремлет на земле;
и глубокая застыла дума
на его разглаженном челе.
Этой думы больше не нарушить...
О, не плачь над ним – не беспокой
тихо торжествующую душу,
услыхавшую земной покой.

Апрель–май 1944

Плач
Плач

Ярослав СМЕЛЯКОВ

СУДЬЯ

Упал на пашне у высотки
суровый мальчик из Москвы,
и тихо сдвинулась пилотка
с пробитой пулей головы.

Не глядя на беззвездный купол
и чуя веянье конца,
он пашню бережно ощупал
руками быстрыми слепца.

И, уходя в страну иную,
от мест родных невдалеке,
он землю теплую, сырую
зажал в коснеющей руке.

Горсть отвоеванной России
он захотел на память взять,
и не сумели мы, живые,Ъ
те пальцы мертвые разжать.

Мы так его похоронили –
в его военной красоте –
в большой торжественной могиле
на взятой утром высоте.

И если правда будет время,
когда людей на Страшный суд
из всех земель, с грехами всеми
трекратно трубы призовут, –

предстанет за столом судейским
не бог с туманной бородой,
а паренек красноармейский
пред потрясенною толпой,

держа в своей ладони правой,
помятой немцами в бою,
не символы небесной славы,
а землю русскую свою.

Он все увидит, этот мальчик,
и ни иоты не простит,
но лесть – от правды,
боль – от фальши
и гнев – от злобы отличит.

Он все узнает оком зорким,
с пятном кровавым на груди,
судья в истлевшей гимнастерке,
сидящий молча впереди.

И будет самой высшей мерой,
какою мерить нас могли,
в ладони юношеской серой
та горсть тяжелая земли.

1945

ЯЗЫК ПРОЩАНИЯ

Борьба

Борьба

 «Стих нужен человеку, потому что у него есть потребность сказать иные речи более выразительно», – писал в 1900 г. Валерий Брюсов. В большей выразительности воплощения нуждались обычно темы наиболее важные, насущные – и для поющего (пишущего), и для всего народа.

Одной из таких тем, требовавших именно стихового воплощения, испокон веков было прощание с умершими и погибшими. В мирное время эта тема каждый раз вторгается в жизнь только сравнительно небольших групп людей – родственников и друзей ушедшего человека. Но в дни общего народного страдания, будь то террор (вспомним «Реквием» Анны Ахматовой) или «великое горе войны» (Борис Слуцкий), – поминальная тема поневоле становится всенародной.

Но при этом она не перестает и не может перестать быть обостренно личной. Поэтому, может быть, ни одна из поэтических тем (кроме разве что темы любви) не имеет такого разнообразия воплощений, как прощание с погибшими. Так было и в дни Великой Отечественной войны, и после ее окончания, когда долгожданная Победа провела незримую черту и окончательно отделила погибших на войне от оставшихся жить. (О той черте – написанное в 1948 г. великое стихотворение Твардовского «В тот день, когда окончилась война...».)

Это разнообразие мы и стремились показать в маленькой подборке, которую Вы прочли на предыдущих страницах. Предельная конкретность и обостренно личное авторское переживание в созданном на основе уже давней заметки о незнакомом человеке в записной книжке – в стихотворении Твардовского. Полностью отстраненный от личности автора эпический рассказ с как будто подслушанной речью героя – в стихотворении Исаковского, недаром ставшем популярной песней. А в отрывке из поэмы Берггольц – попытка в ощущения и «думу» только что погибшего человека, и одновременно торжественный реквием всем, кто лежит на том же поле.

В маленьком стихотворении Ахматовой ситуация на первый взгляд абсолютно конкретна: названы место действия и даже род оружия. Человеческое тепло придают стихам обращение к героям как к родственникам и разговорная форма имен. Но множественное число имен показывает, что речь идет о всех погибших при обороне Ленинграда, а евангельская цитата сообщает сиюминутному вечный фон, выявляет общечеловеческий смысл подвига.

Если Ахматова дает читателю почувствовать самый момент перехода от единичного и смертного к вечному, то в величественном стихотворении Смелякова мы застаем этот переход завершенным, свершившимся. Вместо Гришек и Васек – безымянный паренек, вместо Нарвских ворот – не имеющая названия высотка. Но именно этому мальчику из Москвы суждено стать судией на будущем Страшном суде. Так христианский миф оказывался у советского поэта формой утверждения вечного и всечеловеческого значения совершенного нашим народом в Великую Отечественную войну. Реквием становился одновременно и Песнью Славы.

Подборка иллюстрирована гравюрами Стасиса Красаускаса

 

Рейтинг@Mail.ru
Рейтинг@Mail.ru