ХУДОЖЕСТВЕННОЕ СЛОВО

Предвестник нового поэтического языка

В феврале этого года русская поэзия может отмечать сразу два юбилея одного поэта. 100 лет тому назад, 4 февраля 1907 г., в донбасском городке Балте у счетовода и письмоводительницы Кедриных родился сын Дмитрий. А через полвека, 2 февраля 1957 г., когда Дмитрия уже давно не было на свете, в Гослитиздате было подписано к печати его первое большое «Избранное», составленное его другом, неутомимым пропагандистом русской поэзии Львом Озеровым.

Как потом выяснится, многое не удалось напечатать. Горькие стихи начальных месяцев войны (два из них см.: «Русский язык» № 3, 5/2005), поэма «Хрустальный улей» увидят свет только в годы перестройки. Но читатели заметили и полюбили нового для них поэта. Так произошло второе рождение Дмитрия Кедрина.

В «Избранном» 1957 г. стихи, поэмы, стихотворная драма «Рембрандт» были помещены в разных разделах. Так же поступали и в большинстве последующих изданий. Традиция, в общем, правильная: каждый из этих жанров предполагает иные законы чтения. Но из-за этого в читательском сознании невольно сложились два образа поэта, не очень сопрягающихся друг с другом. Один Кедрин – нежный и чистый лирик, незащищенный и легкоранимый человек, способный благодарно радоваться мельчайшим дарам окружающего мира и со щемящей грустью предчувствующий скоротечность своей жизни. Другой – трезвый аналитик поступков и судеб, в эпосе или драме воссоздающий людские характеры и ход исторических событий.

В таком двойном представлении отразились реальные отличия областей кедринского поэтического мира: противоположности современности и прошлого, непосредственной включенности в изображаемое и взгляда со стороны, поэтического переживания и художественного исследования. И все же поэтический мир Кедрина един и целостен. Скрепляют его трудно поддающиеся анализу, но ощутимые каждым чутким и вдумчивым читателем свойства: поэтическая философия и поэтический язык.

Поэтическая философия Кедрина, объединяющая все жанры его творчества, если ее перевести на язык терминов, – это прежде всего гуманизм и антитоталитаризм. На поверхностный взгляд – небогато и не слишком оригинально. Но за этими бесстрастными терминами – претворенная в слово любовь к повседневной ткани простого человеческого существования, восхищение свершениями рук человеческих – и безвестного плотника, и гениального художника. И рядом с этой любовью – категорическое неприятие всего, что мешает людям жить и создавать, – от мелочности, слепоты, злобы соседей по жизни до самоуверенной жестокости власти. Пожалуй, именно противостояние теплого, плодоносного индивидуального бытия схолодной разрушающей властью государства (или общества) и было центральной темой творчества Кедрина во всех его жанровых обличьях. Понятно, что поэт такой темы был не ко двору в условиях расцветающего сталинского единовластия. Те, кто годами писал отрицательные рецензии на его стихи, нюхом чуяли это – несмотря на внешнюю бесхитростность и незлободневность кедринского творчества.

Пристрастное внимание поэта к судьбам простых людей, к повседневному человеческому существованию оказывалось в гармонии с особенностями его поэтики, поэтического языка, и эта гармония многократно усиливала доверие читателя к голосу и словам поэта. Конечно, язык сокровенных лирических признаний и исторических поэм не мог быть одним и тем же. Но принципы кедринской поэтической речи были едины, о чем бы он ни писал. Приглядимся к стихотворению «Колечко».

Крылечко, клумба, хмель густой
И локоть в складках покрывала.
– Постой, красавица, постой!
Ведь ты меня поцеловала? –
Крылечко спряталось в хмелю;
Конек, узорные перила.
– Поцеловала. Но «люблю»
Я никому не говорила.

Оно датировано 1926 годом. Активно работают Маяковский и Пастернак, достигает зрелости многоцветная и многозвучная поэзия Багрицкого, шумно дебютируют одессит Кирсанов и ленинградские обэриуты, постоянно экспериментирующие со словом. И вот на этом фоне – восьмистишие юного Кедрина. Простые, обиходные слова. Естественный порядок слов, практически не отличающийся от прозаического. Органическое вплетение в авторскую речь реплик персонажей, только мерность, ритм выдают, что реплики эти не взяты из реальной разговорной речи. Наконец, полное отсутствие тропов, употребление всех слов в их прямом значении...

Перед нами предвестие того переворота, который произведут в русском поэтическом языке в 1910-е и вступивших в большую литературу во второй половине 1930-х Твардовский, Смеляков, Симонов, Берггольц... Кедрин был старше их и начинал в одиночестве, потому и его путь к читателю оказался дольше и труднее.

Сергей ГИНДИН